Серия интервью с русскими учеными, работавшими над статьей в JAMA Psychiatry
В JAMA Psychiatry опубликовано крупное международное исследование о липидных профилях у пациентов с серьезными психическими расстройствами.
Consortium Psychiatricum провел интервью с его авторами из России.
Заместитель главного редактора журнала Ольга Карпенко поговорила с тремя научными коллективами, принимавшими участие в работе над исследованием. Это представители ПКБ № 1 им. Н.А. Алексеева, Сколковского института науки и технологий и Научного центра психического здоровья.
Второе интервью серии - с профессором Сколтеха Филиппом Хайтовичем и его исследовательской группой, в том числе первым автором статьи Анной Ткачев. Участники рассуждают о том, почему идея изучить липидом плазмы крови – такая удачная задумка для психиатрии, а также о том, какие гипотезы легли в основу исследования и что нужно делать, чтобы произвести на свет научную публикацию самого высокого уровня.
Текстовая версия доступна ниже.
Ольга Карпенко – заместитель главного редактора Consortium Psychiatricum, к.м.н., врач-психиатр
Филипп Хайтович – профессор Сколковского института науки и технологий, руководитель группы сравнительной биологии в Институте Сравнительной Биологии в Шанхае
Елена Стекольщикова - кандидат технических наук, старший научный сотрудник Центра нейробиологии и нейрореабилитации Сколтеха
Анна Ткачев - научный сотрудник Центра нейробиологии и нейрореабилитации Сколтеха
ОК: Добрый день. Сегодня мы в гостях у исследовательской группы Филиппа Хайтовича в Центре Сколково. Это авторы и, я думаю, идейные вдохновители статьи, недавно опубликованной в журнале Jama Psychiatry. Работа была посвящена липидным профилям у пациентов с тяжелыми психическими расстройствами. Здравствуйте, Филипп.
ФХ: Здравствуйте.
ОК: Представите нам своих коллег?
ФХ: Во-первых, я хотел бы представить то место, где мы находимся. Это не Сколково, а Сколковский институт науки и технологий, потому что Сколково – это целый большой кампус, инновационный центр. А здесь у нас университет и наша лаборатория молекулярной нейробиологии. А теперь представлю коллег: старший научный сотрудник Елена Стекольщикова и научный сотрудник Анна Ткачев. Мы все с разной научной подготовкой. Лена – химик, Анна – математик, а я биолог.
ОК: А я врач-психиатр. И надо сказать, меня поразил тот факт, что группе российских авторов удалось опубликоваться в таком журнале, как JAMA Psychiatry. Я могу ошибаться, но, кажется, в горизонте последних десяти лет такого еще не было.
ФХ: Для меня это звучит немножко неожиданно.
ОК: А вот наши коллеги из-за рубежа публикуются там более или менее регулярно. Но и для них это обычно достижение, событие. Поэтому поздравляю вас всех. Мне бы хотелось поговорить о сути вашего исследования. Для меня как для психиатра это удивительно. В психиатрии я привыкла взаимодействовать с крупными сущностями. Например, с клиническими проявлениями психических расстройств. А вы проникли в микромир, и у вас получились интересные результаты. Я предлагаю поговорить и про них и вообще про то, как опубликоваться в таком престижном журнале, как организовать такое исследование. И в первую очередь я хочу спросить вот о чем. Вы брали пациентов из разных центров: в Китае, в Германии, в России. Получается, темой липидов занимаются ученые по всему миру? То есть это распространенный объект исследования для нейронаук? Или как так получилось?
ЕС: Я бы сказала, что липидомика как подчасть ОМИКСных наук стала активно развиваться только в последние 10-20 лет, что напрямую связано с развитием метода анализа, который мы использовали - хромато-масс-спектрометрии. Этот метод позволил провести анализ липидома всех пациентов, принимавших участие в нашем исследовании. Раньше фокус внимания исследователей был обращен на другие типы молекул. Например, на состав генома, на то, как ярко выражена у пациента экспрессия РНК, например, каков белковый состав различных тканей или плазмы крови (которую мы исследовали). Когда метод, который мы использовали, стал развиваться, и получилось за короткое время узнать именно состав липидома, а не все то, на что смотрели раньше, то его стали применять более широко в различных областях. Не только в нейронауках но и в других клинических направлениях.
ОК: И как проходил сам процесс? Вы запрашивали образцы? Или вы изначально договорились со всеми о том, что будете проводить такое исследование, собирать и анализировать кровь по такой методике в Германии, в Китае, в России. Как такое организовать?
ФХ: Во многом нам повезло, потому что люди проявили интерес. Мы же сами не клиницисты, и в этом исследовании полностью полагаемся на образцы, которые предоставили медицинские организации, психиатры. Как правильно сказала Лена, эта методика раньше не так активно применялась, а в последнее время действительно находит все большее и большее распространение. И когда мы предложили использование этой методики, то нашли хороший отклик от групп и в Германии, и в Китае. На самом деле они уже давно собирали эти образцы, но изначально, конечно, планировали использовать их для генетических исследований, для белков, для РНК и т.д.. Почему стали смотреть на липиды? Потому что если бы анализ ДНК дал однозначные маркеры, то зачем нужно было бы смотреть на все остальное? И так все было бы понятно. По крайней мере гораздо понятнее. К сожалению, другие методы не привели к созданию тестов, диагностических методик, расшифровки механизма заболеваний, поэтому мы просто стали привлекать дополнительные технологии. И вот анализ липидов как раз оказался такой дополнительной технологией.
ОК: Получается, эта технология – ваша разработка?
ФХ: Конечно нет.
АТ: Скорее это была наша инициатива. Был интерес к липидам в психиатрии. Мне кажется, мы выступали катализатором исследования именно липидов.
ОК: А как вообще вам пришла в голову эта мысль? Я понимаю, зачем исследовать ДНК, РНК, белки. Но почему липиды? Как связаны липиды и психические расстройства?
ФХ: Исторически, конечно, все начинается с мозга. И мы, и многие другие группы, первым делом исследуем мозг потому что, конечно, важно понять, что же там происходит при заболевании. Сначала смотрели на мозг под микроскопом, делали срезы, гистологию.
ОК: Еще Фрейд этим занимался в свое время.
ФХ: И не только. Это методика, которая насчитывает уже более сотни лет. Но, как видите, она не дала однозначного результата. Сейчас у нас есть другие методы. Например, структурная МРТ, есть возможность посмотреть на геном, на активность генов в клетках. Но когда мы посмотрели на липидный состав мозга, например, при шизофрении, мы увидели, что там достаточно сильные изменения. Достаточно сильные по сравнению с активностью генов, с другими параметрами, которые измеряли мы и другие группы. Липиды просто были более ярко выражены, поэтому стало очевидным, что имеет смысл посмотреть на них и в плазме крови.
ОК: А как липиды из мозга попадают в циркулирующую кровь? И как вообще понять, что это именно они, а не какие-то другие липиды?
АТ: В нормальном состоянии липиды из мозга не должны попадать в кровь. Если это происходит, то при каких-то очень серьезных нарушениях, при тяжелой травме головного мозга, например.
ФХ: Или при полном разрушении гематоэнцефалического барьера. Это уже на очень поздних стадиях. То есть здесь мы не говорим о том, что липиды мозга оказались в плазме крови напрямую. Такое тоже происходит, но это не наш случай.
ОК: Хорошо, а тогда как связать липиды, которые циркулируют в плазме, с липидными изменениями, которые вы наблюдали при микроскопии головного мозга?
ФХ: Мы проводили масс-спектрометрию. Как связать? Да никак. На данный момент у нас нет модели. Возможно ли построить такую предсказательную модель? Моделировать метаболизм плазмы крови и метаболизм мозга так, чтобы мы могли установить и предсказать эту связь? Мы в нашей лаборатории не умеем этого делать. Я знаю лаборатории, которые этим занимаются. Но здесь еще так много недостаточно изученных параметров, что модель может в принципе дать любой результат. Поэтому в данный момент мы опираемся на эмпирические данные. На самом деле, когда мы начинали это исследование, примерно пять лет назад, уже существовали некоторые фрагментарные исследования на эту тему. C небольшим количеством пациентов и контрольными группами. Они показывали определенные изменения липидного состава плазмы крови при шизофрении, при депрессии, при маниакально-депрессивном расстройстве, но в основном это были небольшие исследования с небольшими когортами и ограниченным покрытием липидов, липидома крови. У нас было понимание того, что какие-то изменения там возможны, поэтому это не было совсем выстрелом в небо. Но тогда еще не было работ, которые бы системно изучали этот вопрос, и мы решили сделать именно системное исследование. Зачем мы брали разные когорты? Чтобы посмотреть воспроизводилось. В статьях, которые выходят в хороших журналах, мы видим именно такой подход: брать не одну когорту пациентов, пусть даже выверенную, очень хорошо сбалансированную, но содержащую 100-200 человек, а разнородные когорты из разных локаций, может быть из разных больниц, даже с разными критериями включения. И проверять результаты, полученные на одной когорте,- на других. Сейчас это становится достаточно распространенной практикой.
ОК: Получается, вы выявили некий факт: при тяжелых психических расстройствах - таких как шизофрения, биполярное расстройство, депрессия - есть некие общие закономерности в изменении липидов. И мы пока точно не знаем, насколько они соотносятся с тем, что происходит в головном мозге. А насколько вообще точна эта диагностика? Вы можете взять кровь и по липидному профилю определить, что человек, например, скорее всего болеет шизофренией?
ФХ: Мы проводили тестирования на тех когортах, которые нам предоставляла Алексеевская больница. Мы не знали диагноз, и, соответственно, Аня вычисляла диагноз по модели.
АТ: Вслепую.
ОК: Получается, вам дали чью-то кровь, предположительно пациентов…
ФХ: Там были не только пациенты, в том то и дело. Там было несколько разных диагнозов и контроль. Но мы не знали ни пропорцию, ни кто есть кто.
ОК: То есть были здоровые люди и пациенты со всевозможными диагнозами.
АТ: Шизотипическое расстройство личности, первый эпизод психоза.
ОК: И какова точность ваших оценок?
ФХ: Для шизофрении точность была высокая. Контроли и пациенты с первым эпизодом классической шизофрении очень хорошо разделялись. Там было где-то 60 контролей, и 2 из них выглядели странно. С точки зрения модели было больше похоже на то, что у них есть диагноз. И то же самое с группой шизофрении: в ней было порядка 50-60 человек. И там было около 5-6, чьи результаты выглядели, как результаты контрольной группы. То есть точность - около 90 %.
ОК: С девяностопроцентной вероятностью вы можете по липидам определить шизофрению?
АТ: Надо держать в голове, что это некая условная вероятность. Когорта была сбалансированная, в ней было одинаковое количество людей с психическими заболеваниями и контролей. В этом случае точность - 90%. Но все-таки в популяции вероятность тяжелых психических расстройств очень низкая. Поэтому такой тест не позволяет нам судить об абсолютной вероятности диагноза. чтобы это выявить, нам нужны дополнительные исследования. Возможно, есть какие-то другие факторы, которые могут влиять на липидом крови и не являются психическими расстройствами.
ОК: Мне кажется, 90% это все равно очень хороший результат
ФХ: Мы и опубликовали статью в хорошем журнале. Если бы у нас было 50 %, то, конечно, статью бы никто не взял.
ОК: Для клинической психиатрии и 70% - это уже очень хороший результат.
ФХ: В том то и дело, что липиды повели себя значительно лучше, чем кто либо ожидал. Я помню, как показывал эти результаты своим коллегам в Германии, в мюнхенском университете им. Людвига и Максимилиана - колыбели классической психиатрии. Они были очень удивлены, потому что до этого работали и с геномом, и с белками, и со многими другими молекулами, с циркулирующими РНК, пробовали множество разных методов. Но те результаты, которые мы им показали, были несравненно лучше чем те, которые они видели на других типах молекул. Однако, как Анна совершенно правильно сказала, тут мы заходим на территорию, которая не так хорошо изучена, как, например, геном. Нам еще предстоит исследовать тысячи и тысячи образцов, тысячи и тысячи пациентов, и контроль, и людей с разными диагнозами, с разными симптомами, с разными методиками лечения, чтобы все-таки понять связь между липидом и плазмой крови. Чтобы понять, что происходит не только в мозге, но и в поведении человека, в том, как он реагирует на лечение. Можем ли мы уловить эти закономерности? Что, в конце концов, все это отражает? На данный момент у нас просто недостаточно данных. Мы не можем сказать, например, что если какая-то группа липидов или конкретный липид изменили свою концентрацию в плазме крови, то это означает, что у человека будет сильнее симптоматика или он будет хуже отвечать на лечение. Такой информации у нас пока нет.
ОК: Я думаю, что все равно это начало какой-то новой эры в психиатрии, в медицине, в липидомике. До этого была эра генетическая, а теперь мы переходим на другой уровень.
ФХ: Я бы не сказал, что это начало другой эры, если честно. Во-первых, генетические исследования продолжаются. Я не думаю, что они полностью себя исчерпали. Конечно, очень многое уже сделано. К сожалению, это не дало того результата, на который все надеялись: какой-то генетический тест на предрасположенность или риск заболевания. Если бы это можно было сделать, то все остальное не имело бы никакого смысла. Теперь разные лаборатории пробуют разные типы молекул, в том числе и липиды. Почему бы нет. Мозг в основном состоит из липидов, в конце концов.
ОК: Может быть, это преждевременный вопрос, так как стройная гипотеза еще не до конца сложилась. Но все-таки как вы думаете, что первично: изменения липидов в головном мозге, которые в итоге приводит к психическому расстройству, или что-то происходит в ходе развития психического расстройства, что меняет головной мозг?
АТ: Тут можно только спекулировать. Но если уж и отвечать на такой вопрос, то мне кажется, что это неразрывно связанные вещи. И это даже не обязательно липиды головного мозга или липиды плазмы крови. Насколько мне известно по клиническим исследованиям, у людей с психическими расстройствами в принципе большое количество проблем со здоровьем. Это могут быть, допустим, сердечно-сосудистые проблемы и так далее. Я думаю, психическое здоровье каким-то образом связано с состоянием организма, их нельзя отделить друг от друга. Вероятно, липидный профиль, который мы видим - это характерная часть состояния организма у этих людей, и является побочным следствием развития болезни. По крайней мере, у меня такое ощущение.
ЕС: Да. Разговор не столько о том, что липиды головного мозга изменились и каким-то образом проникли в кровь, сколько о том, что, скорее всего есть нарушения регуляции. Плазма крови отражает огромное количество процессов в организме, и эти изменения нам удается детектировать во всех трех когортах. Как правильно сказала Анна, это очень сложно взаимосвязанные процессы, которые мы имеем возможность наблюдать.
ОК: Еще вот что интересно. Сейчас мы стоим на пороге создания новой классификации психических расстройств - МКБ-11. Ломаются копья, пытаются выяснить, какие же критерии шизофрении, например. И говорят о том, что нужно учитывать культуральные особенности. В каждой главе обязательно есть отдельный блок про культуральные особенности проявления одних и тех же расстройств. Вы взяли 3 больших выборки: китайцы, русские и немцы. Как я понимаю, они были сопоставимы по липидному профилю. У них был диагноз шизофрения, биполярное расстройство или депрессия, а вы сравнивали сопоставимость по липидам. И они оказались одинаковыми?
ФХ: Нет, не одинаковыми.
АТ: Они как раз оказались неодинаковыми, а в этом и была задумка всего исследования, некоторая ключевая часть. Тот факт, что у нас есть 3 разные когорты, и что они настолько гетерогенны. Это не препятствие для исследования, а, наоборот, - ключевой фактор, который позволяет нам сделать более надежные выводы. Конечно, в разных странах и культурах могут быть немного разные критерии диагностики психических расстройств. Помимо этого, возможно, есть множество каких-то других культурных факторов, по которым эти наборы данных могут сильно различаться. Например, питание или то, как живут люди с психическими расстройствами. Эти факторы очень тяжело учесть напрямую, их нельзя выписать в таблицы, но они могут быть отражены в липидоме крови. Мы видим, что отличия между людьми с шизофренией и здоровыми как раз не очень одинаковые между когортами. Мы нашли много статистически значимых различий в одном наборе данных, которые не воспроизводятся в другом. Наш подход как раз заключался в том, чтобы посмотреть, какие отличия являются общими во всех трех когортах. Наша гипотеза, на мой взгляд, довольно разумная: если есть какие-то общие изменения, то, возможно, это отражает что-то связанное именно с самим психическим расстройством, а не с какими-то более культурными или опосредованными факторами. И мы видим, что если брать общие изменения, то они очень хорошо воспроизводятся в разных наборах данных. Помимо этих трех когорт, мы набирали четвертую уже здесь, в России. Это были уже новые пациенты, и там тоже мы видели очень хорошую воспроизводимость.
ОК: Получается, во всех трех когортах были четкие различия между пациентами с тяжелыми психическими расстройствами и здоровыми – вы могли их увидеть. А между самими диагнозами? Пациенты с шизофренией, например, как-то выделялись среди всех остальных?
АТ: Изначально нам, конечно, было очень интересно посмотреть на различия между психическими расстройствами. Это более острая проблема, особенно в психиатрии: человека с тяжелым психическим расстройствам не так сложно отличить от абсолютно здорового, для этого не нужны сложные молекулярные тесты. Однако в ходе нашего исследования мы убедились в том, что его устройство не позволяет достаточно точно говорить о каких-то различиях между болезнями. Мы сосредоточились именно на шизофрении и на отличиях между людьми с шизофренией и здоровыми людьми. Они были представлены большим набором данных, и здесь мы смогли сделать какие-то выводы. Исходя из того, что мы увидели у нас в данных, не было каких-то ярких различий между психическими расстройствами. Например, между биполярным расстройством и большим депрессивным расстройством. Это не значит, что различий нет, просто нужно будет более подробно посмотреть. Наше исследование было направлено немножко на другое.
ОК: А вы планируете дальше искать эти отличия?
ФХ: Ну конечно планируем. Я считаю, что нужно начать опять-таки с мозга. Это удивительно, но пока нет сравнительных исследований изменения липидного состава мозга при разных психических заболеваниях. Это один из проектов, которым мы сейчас занимаемся. Естественно, мы собираемся продолжать исследования плазмы крови, но здесь мы, как и в исследованиях мозга, зависим от наших коллег - психиатров. Если они предоставят нам большое количество хорошо аннотированных образцов, то мы с удовольствием продолжим.
ОК: Думаю, вы уже достаточно убедили психиатров своей девяностопроцентной вероятностью, что это обязательно надо сделать.
ФХ: Полагаю, многие восприняли бы это очень скептически и были бы правы. Это сбалансированная система: примерно половина с диагнозом и половина без диагноза. Когда мы выходим на общую популяцию, где примерно 1% и меньше, то у нас совсем другое вычисление вероятности. И все же липиды ведут себя очень перспективно, на мой взгляд, и имеет смысл продолжать такие исследования. Вполне возможно, что когда мы полностью разберемся с этой проблемой или хотя бы глубже поймем, что происходит, мы увидим, что многие и тех выводов, которые мы делаем сейчас, были изначально неверными. Факт остается фактом: мы видим различия в липидном липидном составе между людьми с диагнозом и без диагноза. И в мозге, и в плазме крови. А вот для того, чтобы разобраться в различиях между болезнями, что конкретно они отражают, нужно просто больше исследований. Конечно, мы планируем. Если кто-нибудь читает этот текст и хочет с нами сотрудничать – пожалуйста. Мы будем очень рады.
ОК: Это будут уже более тонкие настройки. У меня есть еще более общий вопрос, Филипп, к Вам. Вы занимаетесь еще и эволюцией головного мозга. У вас есть интерес к эволюционной биологии. Эволюция головного мозга и возникновение психических расстройств у человека, неважно, каких - это связанные между собой вещи, по Вашему мнению?
ФХ: Не только я, а вся наша лаборатория занимается этим. В чем тут смысл? Когда мы смотрим на все эти молекулы, будь то белки, липиды, РНК, и измеряем эти тысячи и тысячи разных типов молекул, то эти данные сами по себе ни о чем нам не говорят. Потому что всегда нужно с чем-то соотнести. Нужна какая-то база, с чем бы мы сравнивали. Если мы исследуем заболевание, то соотносим со здоровыми людьми. Для чего мы это делаем? Чтобы найти те признаки, которые отличают здоровый мозг от больного, и после этого попробовать сформулировать гипотезу: что же там сломалось? Какой был механизм заболевания? Соответственно, в эволюции то же самое. Мы пытаемся понять, как работает наш мозг. По сути здесь нет никакой принципиальной разницы с точки зрения самой схемы исследования. Мы или сравниваем здоровый мозг и мозг с поломкой, чтобы понять, что случилось, или мы просто сравниваем мозг, который умеет например, разговаривать, общаться, как-то мыслить очень сложно, и мозг обезьян, который в принципе не так от нас далек, но где эти способности развиты гораздо меньше. С точки зрения обезьян мы, наверняка, все сумасшедшие. Если бы они могли нас исследовать, то, несомненно, исследовали бы нвс наряду с какими-нибудь сумасшедшими обезьянами. Мы делаем то же самое.
ОК: Вопрос еще в том, поломка ли это вообще, ведь про гениальность и помешательство не говорил только ленивый.
ФХ: Можно по-разному это формулировать. Главное – есть изменения. Какие-то изменения в манифестации способности, правильно? Соответственно, раз есть изменения в поведении, то интересно, что там внутри произошло, какие произошли изменения в молекулярном составе. Почему мы смотрим на липиды? Не в липидах же дело. В любой биологической системе, как ребята правильно сказали, все взаимосвязано. Нельзя сказать, что липиды изменились, а все остальное не сдвинулось. Липиды просто отражают один из аспектов всей этой комплексной взаимосвязанной системы. Когда мы сопоставим все данные вместе, картинка начнет выкристаллизовываться, поэтому имеет большой смысл для таких сложных систем, как человеческий мозг, как психиатрия, смотреть на разные аспекты. Мне кажется, важно интегрировать все эти данные, потому что когда мы собираем их вместе, у нас есть возможность увидеть более полную картинку.
ОК: Спасибо. Мой последний вопрос такой: что бы вы посоветовали российским исследовательским группам? Что надо делать, чтобы публиковаться в таких высокорейтинговых журналах?
ЕС: Один из очевидных советов - опираться на опыт, который был накоплен нашими коллегами, работающими в схожих областях. Провести обзор литературы, посмотреть, что уже было сделано в этой сфере, какие аспекты исследованы, какие нет, и что нового можно привнести. Как уже упоминали Анна и Филипп, в нашем исследовании мы пытались объединить три различные выборки, что до нас сделано не было. Важно посмотреть, есть ли какая-то свободная ниша, что можно сделать над тем, что уже исследовано. Молодым ученым я бы посоветовала не бояться идти в новую область, не бояться дерзать, пробовать что-то новое, пробовать себя в больших исследованиях. Когда ты еще только выпустился из университета, немного страшно идти в большую науку, которая действительно имеет какой-то социальный смысл. Чувствуешь, что оказываешь влияние на общество, в котором живешь. Это волнительно, и может останавливать тебя на пути развития в этом направлении.
АТ: Еще мне кажется, что ключевым фактором являются коллаборации. Без них мы бы ничего не смогли. Главный аспект данной работы в том, что было много коллабораций не только в России, но и с другими странами. Это сложно. Я не очень представляю, как соединять вместе такие большие организации. Если это получается, то есть надежда на хорошую работу, которая интересна международному научному сообществу
ФХ: Это всегда очень большая работа. Ребята потратили на это очень много времени. Это не тот случай, когда можно собрать статью за полгода. Такие исследования занимают как минимум несколько лет, потому что нужно все организовать, все собрать, все измерить, все проанализировать, потом верифицировать.
ОК: И сколько времени у вас это заняло?
ФХ: Этот проект занял примерно 5 лет. По сути, действительно, важно собирать людей с разной экспертизой. В данном случае без психиатров проект был бы невозможен. И не только в плане сбора образцов но и в плане помощи с интерпретацией результатов. Это всегда взаимодействие. Ну и нужно пробовать что-то новое. Мы могли бы с тем же успехом взять те же образцы и посмотреть на то, на что смотрят все, отсеквенировать ДНК, и опубликовали бы статью. Но результаты были бы не настолько новыми. Нужно, как сказала Лена, не бояться идти в новые направления. Но это страшно. На самом деле мы запросто могли оказаться ни с чем. Вероятность того, что мы ничего бы не увидели, я изначально оценивал как 90%.
ОК: А оказалось совсем наоборот.
ФХ: А оказалось наоборот, но это скорее везение
ОК: Ну что же, большое спасибо вам за беседу. Еще раз поздравляю вас с этим достижением. Я думаю, что тот приток эндорфинов и дофамина, который вы получили – это хорошая награда и источник вдохновения для ваших последующих изысканий.
ФХ: Спасибо всем,кто участвовал в этом исследовании. Ребята проделали громадную работу. Если посмотреть на список авторов, то там 51 человек. Это реально большая коллективная работа, которая привела к интересной и, я надеюсь, полезной публиации.
ОК: Спасибо!
ФХ: Спасибо Вам!
СМИ зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). Регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации СМИ: серия ПИ № ФС 77 - 78122 от 13.03.2020.